Разное 

Аббат сугерий: Сугерий — Wikiwand – Аббат Сюжер в построении мифа о либеральном Западе. Достоевский contro Грановский

alexxlab 0 Комментариев

Аббат Сюжер в построении мифа о либеральном Западе. Достоевский contro Грановский

Бродский А.М.
Российский миф о либеральном Западе в романе Ф.М. Достоевского «Бесы».

Сегодня вряд ли многие будут отрицать, что творчество Ф.М. Достоевского является неким водоразделом в русской литературе. И связано это не только с выдающимися художественными достоинствами и своеобразием поэтики Достоевского, но и с его вовлеченностью в те огромные политические изменения, которые предопределили развитие России на полтора столетия вперед. А самым политизированным романом Достоевского, несомненно, являются «Бесы».

Надо сказать, что Федор Михайлович в юности был не вполне чужд революционных политических теорий и тайно закупленных печатных станков, которые, как показала дальнейшая история, имеют тенденцию превращаться из коллективного агитатора в коллективного организатора. И нет никаких оснований полагать, что в зрелые годы политико-идеологическая компонента его мировосприятия, изменив направление, уменьшилась по модулю. Сам факт наличия идеологического хребта в сюжете «Бесов» ни у кого не вызывает сомнений, но конкретизация этой идеологии вызывает столь яростные споры, что характеризуют они скорее политические пристрастия спорщиков, чем самого Федора Михайловича.

Несмотря на это, а возможно и благодаря этому, различные интерпретации творчества Достоевского и сегодня являются основой для рассмотрения взаимодействия России и Запада. Более того, они продолжают активно влиять на международную политику, а роман «Бесы», кроме того, является основой для внутрицивилизационного осмысления гражданской войны, которая, по мнению многих, идет в России до сих пор. Между тем вопрос о том, что именно автор вкладывал в сюжет этого романа, является далеко не праздным и позволяет по-новому взглянуть и на столкновение цивилизаций Хантингтона, и на ту чисто-художественную форму, в которую Федор Михайлович облек свое политическое мировоззрение.
Но, прежде всего следует отметить, что попытки представить героев Достоевского фигурками на шахматной доске политической идеологии очень быстро вступают в конфликт с художественной независимостью героев текста от автора текста, на которую обратил внимание Бахтин. Напротив, именно эта Бахтинская «свобода воли» героев и полифония романа, позволяют сделать идеологический каркас романа настолько прочным, как и гибким. В частности, именно то, что эта полифония может сломать любой идеологический каркас изначального замысла, позволило автору не бояться схематичности романа, а текстуальная свобода героев и их пространственная конфликтность, описанная Бахтиным, оказывается идеально вписанной в этот идеологический каркас и даже усиливает его. Что неудивительно, если учесть, что этим идеологическим каркасом, основной идеей не только «Бесов», но и всего зрелого творчества Федора Михайловича, оказывается исследование столкновения различных пониманий свободы в России и в Западной Европе.
Понять это столкновение можно, только если идеологически вернуться на 150 лет назад, когда «русский» означало «православный» и такие же, как молодой Достоевский, члены тайных обществ еще «веровали, что римский католицизм уже не есть христианство; но утверждали, что Рим провозгласил Христа, поддавшегося на третье дьяволово искушение, и что, возвестив всему свету, что Христос без царства земного на земле устоять не может, католичество тем самым провозгласило антихриста и тем погубило весь западный мир».[1] Причем особое значение этому голосу в романе «Бесы» придает то, что именно он лег в основу поэмы Ивана Карамазова «Великий Инквизитор». И то, что эти голоса звучат в унисон в различных романах и возвещают веру, или вернее идеологию Николая Ставрогина и Ивана Карамазова, то есть героев, чья жизнь отображает критически важный жизненный опыт автора романов, заставляет предположить, что они являются голосом самого Достоевского. А то, что эта весьма знакомая нам сегодня идеология в обоих романах противопоставлена не только славянофильству, но и вере в Бога, в реального, живого Христа, заставляет по другому взглянуть на «Проблемы творчества Достоевского»[2], предположив, что именно эту идеологию и ломает полифония в романах Достоевского. Очевидно, что и «свобода воли» героев Достоевского, и «слом структуры европейского романа» были не случайностью, не результатом тех или иных комплексов в подсознании Достоевского и даже не следствием тех или иных детских травм, а были плодом его сознательных усилий и той Веры, которую он обрел, раскаявшись, в том числе и в тех целях, которые преследовал, публично читая письмо Белинского к Гоголю. Не зря же Достоевский скажет впоследствии, что «Государство только защищалось, осудив нас», даже если мера необходимой обороны и была превышена. [3]

Но возникает вопрос, а какой именно Достоевский вкладывает эти слова в уста Ставрогина и Ивана Карамзина: петрашевец, в 1849 году читающий письмо Белинского Гоголю или автор весьма эмоционального стихотворения «На европейские события в 1854 году», провозглашающий что самодержавие:
Меч Гедеонов в помощь угнетенным,
И в Израили сильный Судия!
То Царь, тобой, Всевышний, сохраненный,
Помазанник десницы Твоея!?
Или кто-то третий, о ком мы ничего не знаем?
Но почему Достоевский самые сокровенные свои мысли о величии России и православия вкладывает в уста бесов? И кто такие эти бесы? И не себя ли прежнего, злоумышляющего против вышеупомянутого Помазанника, считает бесом Достоевский?

Парадоксальным образом разгадки этих загадок пришли не из российского литературоведения и даже не из исторического опыта России в 20-м веке, а из внутренней логики развития западной истории искусств, в частности, благодаря достижениям великого американского историка искусств германского происхождения Эрвина Панофский. Именно его работа по истории возникновения готического стиля в архитектуре и появления первой общеевропейской культуры, получившей название интернациональной готики, позволили взглянуть с неожиданной стороны и на религиозную философию Достоевского, и на проблемы его поэтики, которые то ли не смог понять, то ли не смог опубликовать Бахтин. Но самое главное – эти работы позволяют взглянуть под другим углом на деятельность Тимофея Грановского, одного из профессоров Московского Университета, человека, который оказал огромное влияние на жизнь не только Достоевского, но и всего российского общества.

Дело в том, что Достоевский оказался на каторге за то, «что он, получив в марте 1849 года из Москвы от дворянина Плещеева… копию преступного письма литератора Белинского, — читал это письмо в собраниях: сначала у подсудимого Дурова, потом у подсудимого Петрашевского.» [4]. Письмо Белинского к Гоголю [5] завершало переписку между ними, начавшуюся в ответ на публикацию Гоголем «Выбранных мест из переписки с друзьями» [6]. В этом письме Белинский в 1848 году, за год до смерти, выразил свой гнев и разочарование тем, что величайший русский писатель опубликовал развернутую апологию исторически сложившегося в России самодержавия, как власти Помазанника Божия. Особый гнев Белинского вызвало то обстоятельство, что поводом для абсолютно рационального обоснования Гоголем Божественного происхождения самодержавия послужил его рассказ о том, что стихотворение Пушкина к «К Н…», известное сегодня как «Гнедичу», является, на самом деле, одой Николаю I. От этого рассказа Гоголя смысл стихотворения Пушкина радикально менялся, оно становилось еще более глубоким, чем у Гоголя, обоснованием Божественного происхождения самодержавной власти в России.
Самое интересное, что в начале 1840-х годов в статьях «Бородинская годовщина» и «Горе от ума» Белинский сам высказывал сходные мысли и даже писал: «Безусловное повиновение царской власти есть не одна польза и необходимость наша, но высшая поэзия жизни, наша народность». Однако шельмование «этих гадких и подлых мыслей» [7] «передовыми народом» во главе с Тимофеем Грановским навсегда отбило у него охоту к таким размышлениям. Таким образом, идеи, артикулированные именно Грановским, который, подобно руководителям тоталитарных сект, отказывался преподавать конкретные исторические знания о средневековой Европе до того, как молодые люди полностью усвоят его историософию, создала ту культурную среду, которая и привела Достоевского на каторгу. Без преувеличения можно сказать, что родоначальником идеологии русского либерализма и западничества, собравшей петрашевцев для взаимного просвещения (просвещение = иллюминация?) был Тимофей Николаевич Грановский.

Сегодня весьма широко распространено мнение, что роман Достоевского «Бесы» является неким предчувствием и даже предвиденьем большевистской революции 1917 года в России. Между тем многие видные литературоведы (например, Л.И. Сараскина и Е. М. Мелетинский) неоднократно отмечали, что не Петр Верховенский, а его отец, Степан Трофимович Верховенский, прототипом которого является Тимофей Грановский, оказывается идеологическим центром романа Ф.М.Достоевского «Бесы». Именно из его уст исходит цитата, давшая название роману, именно он на смертном одре изрекает пророчества о будущем России, которые молва приписала автору романа, и именно с ним связана главная историческая аллюзия этого романа, которая, таким образом, смещает фокус восприятия с революционеров-террористов 70-х на либералов западников 40-х. Это подтверждается письмом Достоевского наследнику престола вел. кн. А.А.Романову: «А между тем главнейшие проповедники нашей национальной несамобытности с ужасом и первые отвернулись бы от нечаевского дела. Наши Белинские и Грановские не поверили бы, если б им сказали, что они прямые отцы Нечаева. Вот эту родственность и преемственность мысли, развившейся от отцов к детям, я и хотел выразить в произведении моем..» [8]
И действительно, из этого письма, поражающего современностью, однозначно следует, что идеологической интенцией романа, его сверхзадачей, являются не сами герои, а их преемственность. Достоевский хотел показать взаимосвязь между прекраснодушным либералами и сторонниками революционного террора из «Народной расправы», или что именно передали отцы, скорбящие о единой слезинке ребенка, детям-террористам.

Грановский начал свою научную карьеру в качестве чиновника Морского Штаба, вдохновляемый причастностью к гегельянскому кружку Николая Станкевича. Благодаря протекции последнего, он был отправлен в Берлин, где учился у создателя теории рецепции Римского права салическими немцами Фридриха фон Савиньи. Его сын, Карл фон Савиньи, впоследствии воплотил теории отца в создание второго Рейха и едва не оспорил пост первого канцлера Германской Империи у Бисмарка. Основным направлением научных занятий Грановского стала, говоря современным языком, теория модернизации в переходной период от средних веков к новому времени, согласно которой, в полном соответствии с теорией фон Савиньи, главным направлением исторического прогресса в Западной Европе является развитие от смеси деспотизма Римской Империи с хаосом привилегий германских вождей к гегельянскому воплощению национального духа в просвещенном государстве. В результате выяснилось, что, согласно Грановскому, национальный дух России оказывался аналогичным национальному духу Священной Римской Империи Германской нации, что не могло не нравиться славянофилам, несмотря на то, что таким образом фактически отрицалась самобытность российского духа, основанного на Православии.

Первым результатом этих занятий стала магистерская диссертация Грановского, отрицавшая существование столицы балтийских славян Винеты, которая то ли опустилась на дно моря в результате землетрясения, внеся, таким образом, свой вклад в возникновение легенды о граде Китеже, то ли была разрушена датскими норманнами, внеся свой вклад в возникновение антинорманизма Иловайского. Причем уже тогда у Грановского наметилось сочетание доверия к летописцу вендского крестового похода Саксону Грамматику с недоверием к Адаму Бременскому, который живописал величие и блеск Винеты, но умудрился приписать крещение Харольда Синезубого его худшему врагу Оттону II, а не православному монаху Попо из фризского монастыря Аннегрэй, основанного Святым Колумбаном.
В связи с этим следует заметить, что во время написания «Бесов» Достоевскому должно было быть очевидно, что до великого раскола в 1054 году вся Западная Церковь, в том числе Ирландская, была православной. Причем и через 20 лет после великого раскола это было очевидно Адаму Бременскому, и он называл греками не только жителей Винеты, но и ирландских монахов из монастыря Святого Вита на Острове Рюген, противопоставляя их веру «христианству саксов», то есть католичеству. При этом он отмечал, что саксам никто не препятствовал селиться в Винете, хотя, в отличии от греческой веры, в Винете публичные проявления этого «христианства саксов» были запрещены. [9]
Недавний интерес к скандинавским сагам и итальянским норманнам, связанный с работами замечательных английских историков Стивена Рансимена [10] и Джона Норича, подтвердил достоверность свидетельств Адама Бременского, опровергнув, таким образом, результаты магистерской диссертации Грановского. Но, помимо всего, эти факты ставят под сомнение сведения о вендском крестовом походе Саксона Грамматика и привлекают внимание к «Славянским хроникам» Гельмгольда[11] , утверждавшего, что Святовит вендских язычников и руян на самом деле был Святым Витом монастыря ирландских греков на острове Рюген. Таким образом, интерес, порожденный исследованиями истории итальянских норманнов, заставляет предположить, что история Саксона Грамматика носит тенденциозный характер, намерено представляя вендов, как язычников, с целью скрыть антиправославный характер этого крестового похода. И вот уже эффект домино и временная близость эпохальных событий вызывают обрушение всего здания Прусской историографии, не только порождая сомнения в общепризнанных причинах Четвертого Крестового похода, но и заставляя делать совсем дикие предположения о беженцах-руянах, разыскавших-таки Пресвитера Иоанна на берегах реки Онон.

Следующим и решающим этапом в возникновении западничества и либерализма в России стала докторская диссертация Грановского «Аббат Сугерий. Об общинах во Франции», в которой автор представил свою трактовку личности настоятеля монастыря Сен-Дени аббата Сугерия как бездушного бюрократа в администрации Людовика VI, цинично прикрывающего сутаной жажду власти и «реальную политику» в духе Макиавелли. Этот аббат Сугерий Грановского, “монах-крестьянин”, богослов-юрисконсульт, стремившийся построить теорию монархии, черпал основания ее не столько из религиозно-церковной идеи царства Божией милостью, сколько из обобщения феодальных порядков, т.е. идеи сюзеренитета короля над всей сеньоральной Францией» [12]. Именно в этой диссертации Грановский обосновал свою историософию, которая легла в основу его истории Средних Веков, главной идеей которой являлось отрицание вмешательства свыше в историю, в том числе, сама возможность «власти от Бога». Причем отрицалось не столько Западно-Европейское «божественное право королей», сколько сам принцип того, что государственное управление может быть освящено с целью умягчения законов, как это представил Гоголь в «Выбранных местах из переписки с друзьями.»

По иронии судьбы родоначальник русского либерализма не мог выбрать худшего примера для доказательства своей точки зрения. Аббат Сугерий оказался аббатом Сюжер (в дальнейшем я буду именовать его именно так – и правильней, и необходимо отличать его от ложного образа, нарисованного Грановским). Именно аббат Сюжер, поднявшийся благодаря своей Вере с самых низов, и из сироты, ставший величайшим государственным деятелем Европы того времени. Именно он собрал Францию в единое целое и силой своей Веры, сплотив французов перед лицом смертельной опасности, спас ее от вторжения немецких армий. Именно он благодаря Вере стал регентом Франции, ее первым историком, покровителем наук и искусств и создателем готического стиля в архитектуре — основы первой общеевропейской культуры. Причем узнаем мы об этом от самого Аббата Сюжера, который написал не только «Жизнеописание Людовика VI Толстого» [13], но и историю перестройки базилики аббатства Сен-Дени, ставшей первым готическим храмом Европы[14].

Однако, возвращаясь к теме различного понимания свободы воли на Западе и в России, ставшей идеологической основой романа «Бесы», следует отметить, что именно аббату Сюжеру мы обязаны тем, что, несмотря на все сложности, возможность взаимопонимания между Востоком и Западом все-же остается. Дело в том, что одной из причин этого трагического расхождения менталитетов стало непонимание и непризнание Западом учения о двух волях у Христа Святого Максима Исповедника, но именно благодаря аббату Сюжеру, христианское понимание свободы воли на Западе не было утеряно окончательно, и католическая Церковь официально никогда не отвергала этого учения. Кроме того, именно аббат Сюжер сохранил для Западного христианства сокровища православной теологии, в частности учение так называемого псевдо-Дионисия Ареопагита об эманациях Божественного Света. Его апофатический подход за последовательность и глубину высоко оценил Максим Исповедник, в частности потому, что апофатический подход связан с его учением о двух волях у Христа – основе православной концепции свободы. . Но, самое удивительное это то, что согласно дневнику аббата Сюжера эта книга оказала большое влияние на тот облик базилики Сен-Дени, который однажды возник в его воображении, впоследствии став первообразом готического храма.

На Западе учение Максима Исповедника стало известно благодаря книге Дионисия Ареопагита «О небесной иерархии» связанной с комментариям Максима Исповедника на Григория Богослова «Ambigua ad Iohannem». Эти книги были подарены аббатсву Сен-Дени Византийским Императором Михаилом Заикой, и великий ирландский богослов и философ Иоанн Скот Эриугена нашел их в библиотеке аббатства и перевел на латынь, когда он по приглашению французского короля Карла II Лысого сменил Алкуина Йоркского на посту руководителя дворцовой школы, впоследствии ставшей Парижским Университетом.
В 1050 году, во время подготовки к Великому Расколу, католическая церковь осудила то, что она считала «ересью православия», объявив устами Папы Льва IX Иоанна Скота Эриугену еретиком. Впоследствии его книги были сожжены по указу Папы Гонория III в 1225 году и внесены в Индекс запрещённых книг католической церкви в 1684 году, но, как уже отмечалось, благодаря аббату Сюжеру интерес к нему на Западе и особенно во Франции никогда не пропадал совсем, причем именно потому, что он был единственным западным схоластом, кто понял и даже развил учение о двух волях у Христа .
Тем не менее, когда в 1050 году расхождение католичества с православием в вопросах трактовки так называемой свободы воли стало, пусть и не явным, но официальным, свобода на западе стала все больше считаться юридическим понятием, которое необходимо гарантировать законами. А в православной традиции она всегда была фактом природы человека , которая не может быть ни дана ни отнята никакими законами, так как она является одним из результатов миссии Христа. После того, как сын человеческий искупил грехи человеков, каждый из них, раскаявшись, может просто приказать бесам выйти и войти в свиней, и те должны будут подчиниться. И именно в этом есть свобода от любых бесов. Неудивительно, что именно эта евангельская истории, стала эпиграфом романа «Бесы».

Парадоксальным образом спасение наследия Эриугены на Западе началось с того, что в 1138 году, «святой» Бернард Клервоский атаковал эстетику аббатсва Сен-Дени. Но в то время считалось, что автор Ареопагитик псевдо-Дионисий Ареопагит, афинский епископ, ученик апостола Павла Дионисий Ареопагит и небесный покровитель династии Капетингов (Валуа) Святой Дени (Святой Дионисий Парижский) являются одним и тем же лицом. И естественно, что настоятель аббатства Святого Дионисия Парижского Сюжер защищался от нападок «святого» Бернарда в том числе и с помощью цитат из Ареопагитик в переводе Иоанна Скота Эриугены, который вместе с оригиналом хранился в библиотеке аббатства. Более того, он сумел привлечь французского короля для защиты аббатства как наследия небесного покровителя династии. И Ареопагитики и учение Максима Исповедника в изложении Эриугены, вместе с православным пониманием свободы, так и не исчезло из библиотек Сорбонны.

Конечно, удивительно, что Достоевский, ничего, по всей видимости, не зная об истинном облике аббата Сюжера, так точно определил источник лжи, которая начала разрушать милое его сердцу Православное Отечество. Но не менее удивителен выбор Грановским Аббата Сюжера для построения мифа о либеральном Западе. Возможно, что неспособность Грановского понять истинную роль Аббата Сюжера связана с тем, что настоятель аббатства Сен-Дени и регент Франции, несмотря на свое высокое положение, стал объектом атаки самой опасной силы того времени – последователей «святого» Бернарда Клервоского. И, очевидно, опасаясь преследований, он стал шифровать свои записи иносказаниями, впрочем, довольно прозрачными. Эти иносказания были переведены на английский язык и расшифрованы Принстонским политологом и историком искусства Эрвином Панофски, что в сочетании с эпохальной выставкой в музее Метрополитен «Слава Византии» и работами вышеупомянутого Стивена Рансимена и его ученика Джона Норича обрисовало контуры новой науки – политической истории искусств. Ставшее неизбежным возникновение этой науки опровергло работы другого берлинского учителя Грановского – официального историографа Пруссии Леопольда фон Ранке, отрицавшего способность произведений искусства быть источником исторических сведений.
Кроме того, возможно, что Тимофей Николаевич стал заложником спора французской и прусской историографических школ, и его докторская диссертация, а вслед за ней и вся историософия русского либерализма, которую он собственно и преподавал в Московском Университете, оказалась основанной на совершенно ложных и необъективных представлениях об аббате Сюжере потомков тевтонских рыцарей, создавших Прусское государство на землях уничтоженных ими балтийских славян. Спор совершенно закономерный, особенно если учесть, что в 1124 году именно воззвание аббата Сюжера собрало французское ополчение, и, глядя на французских рыцарей, сплотившихся вокруг Орифламмы — знамени аббатства Святого Дени, Рейхс-Император Генрих V не решился на вторжение и отступил. Причем для российской историографии особый интерес представляет то, что «святой» Бернард, написавший устав Тамплиеров, ставший основой большинства рыцарских орденов того времени, в том числе Тевтонского и Ливонского, был первым, кто сформулировал принцип «natio deleatur», впоследствии известный как окончательное решение вопроса о той или иной национальности, первой жертвой которого стали балтийские славяне пруссы и венды. Стоит ли после этого удивляться, что даже через много веков, историки, обосновавшие необходимость второго Рейха, а вслед за ними и их ученик, родоначальник российского либерализма, рисовали Аббата Сюжер самыми черными красками.
Тем не менее, удивительно, что они дошли до того, что интерпретировали книгу о строительстве первого готического храма, полную поэтических аллегорий и богословских рассуждений, как простой отчет о строительных работах. Для иллюстрации этой точки зрения я позволил себе перевести с латыни на русский язык простой отчет о навеске новых врат царского входа в базилику Сен-Дени в дневнике аббата Сюжер.[14]:

О, кто бы ни был ты, вратами восхищенн!
Не златом, мастерством чудесны те врата!
Сиянием достойного труда
Откроют путь они к сиянию ума,
Который, освещен Божественным лучом,
Летит к вратам Христа, где тяжесть вещества
Уже не тяготит, но помощь нам сулит
В восшествии туда, где Правды Свет горит!

Попутно выясняется, что готический стиль возник не как обычно приписываемое ему стремление ввысь, в гностические высоты духа, а как стремление обеспечить сияние окон, символизирующее, в полном соответствии с Ареопагитиками и православной теологией, сияние Божественно света. С другой стороны все мы знаем значение слова готика в современном контексте, в которое трансформировались вышеупомянутые высоты духа. Так стоит ли удивляться сегодня упадку культуры, породившей некогда Достоевского?

Выводы
1. Либерализм и западничество в России возникли как историсофское и литературно-художественное течение вокруг сообщества Берлинских гегельянцев, лидером которых был Петр Станкевич, а наиболее заметной и артикулированной фигурой — Тимофей Грановский. Этот кружок под влиянием Германской исторической науки создал некое мифологическое представление о либеральном Западе, которое не имело никакого отношения к Западу реальному и даже, возможно, было враждебно ему.

2. С другой стороны Федор Михайлович Достоевский, руководствуясь в своем творчестве представлением о самобытности России и православной антропологией, не только не был враждебен Западу, а, напротив, его представления соответствовали тем тенденциям на Западе, которые доныне обеспечивают ему способность раз за разом преодолевать кризисные явления, связанные с ускоренным способом развития

3. Достоевский предстает перед нами не только как блестящий мастер слова, но и как мудрый политический философ, обладающий даром как анализа, так и пророчества. Именно он, несмотря на крайний недостаток информации, указал на историософию Грановского (а мы сегодня это можем с уверенностью подтвердить) как на силу демоническую и источник всевозможных бед для России.
4. Либеральная идеология в России основана на подмене. Хотя неясно, случайна эта подмена или умышленна, но, учитывая среду формирования этих идей, породившую не только русский либерализм, но и немецкий национализм и милитаризм, приходится признать ее закономерной. Эта подмена имеет эпохальный характер и скрывает глубинную суть русского либерализма, как идеологии, провозглашающей желательность и даже необходимость десакрализации власти.

5. Адепты западничества, отрицающие самобытность культуры России, с самого начала самым тираническим образом травили за их убеждения Гоголя, Пушкина и Достоевского. Точно так же они травили лучших профессоров Московского университета, которые посмели поставить под сомнение ценность лекций профессора Грановского, отказывавшегося преподавать конкретные исторические знания о средневековой Европе до тех пор, пока молодые люди не усвоят его историософию, оказавшуюся впоследствии ложной и основанной на вымысле. Уже только в силу этого идеология русского либерализма изначально носила антикультурный характер, используя миф о либеральном западе для противопоставления русской культуры западному научному методу и используя методы обучения, характерные для тоталитарных сект.
6. Либерализм в России, с 19 века с неизменным успехом прикрывающийся соблазнительными лозунгами свободы и гуманизма, на деле генетически связан с самыми мрачными изуверствами демонического характера, которые мы уже наблюдали в начале 20-го века в России и в первой половине 20-го века в Германии. Безблагодатная свобода, приводящая к концлагерям и газовым камерам, еще раз доказала, что она свободой не является. Но -. красота Христа спасет Мир!
7. Либеральная идеология в России и российское западничество в силу своей ложности не способствуют взаимопониманию между народами и могут существовать только в условиях войны, в лучшем случае холодной. Именно поэтому эти идеологии провоцируют конфликты, так как мир и сотрудничество требуют взаимопонимания. Реального взаимопонимания, а не основанного на лжи российского мифа о либеральном западе.

P.S. Выражаю благодарность Никите Поленову, оказавшему большую помощь в подготовке этого доклада.
Александр Бродский

Литература:

[1] Достоевский, Ф.М., Бе

Аббатство Сен-Дени — Википедия

Материал из Википедии — свободной энциклопедии

Текущая версия страницы пока не проверялась опытными участниками и может значительно отличаться от версии, проверенной 8 марта 2019; проверки требуют 2 правки. Текущая версия страницы пока не проверялась опытными участниками и может значительно отличаться от версии, проверенной 8 марта 2019; проверки требуют 2 правки.

Аббатство Сен-Дени (фр. Abbaye de Saint-Denis) — бенедиктинское аббатство в Сен-Дени, северном пригороде Парижа, главный монастырь средневековой Франции.

В I веке на этом месте существовало римское поселение под названием Катуллиак (лат. Catulliacum). Согласно преданию, сюда, со своей отрубленной головой в руках, пришёл с Монмартра первый епископ Парижа святой Дионисий Парижский (часто отождествляется с Дионисием Ареопагитом).

В 475 г., с благословения святой Женевьевы, над гробницей святого построили первую базилику. При короле Дагобере I здесь был основан монастырь бенедиктинцев, и в 630 г. базилика была перестроена и стала главным храмом монастыря.

Наибольшего расцвета аббатство достигло во времена аббата Сугерия, при участии которого в 1137—1144 гг. была построена монастырская церковь — первое сооружение в готическом стиле, оказавшее влияние на развитие готики во Франции. В начале XIII в. Людовик IX Святой приказал перенести в базилику прах своих предшественников и создать для них надгробия. С этого момента церковь служила усыпальницей французских королей. Аббатство, где захоронены почти все короли Франции, а также члены их семей, часто называют «королевский некрополь Франции».

Здесь были похоронены 25 французских королей (начиная с Дагобера I, † 638), 10 королев и 84 принца и принцессы. Часть западного фасада, двух башен и паперти принадлежат к постройке Сугерия, министра Людовика VII (1140). Галерея с 37 окнами высотой 10 м, XIII в. Внутренняя часть храма и статуя св. Дионисия — более позднего происхождения. Многие из древних гробниц были уничтожены в октябре 1793 г.; некоторые были перевезены в Париж, но возвращены на свои места Виолле-ле-Дюком.

Особенно замечательны гробницы Людовика, сына Людовика Святого, Людовика XII и его супруги Анны Бретонской, Генриха II и его супруги Екатерины Медичи (работы Жермена Пилона), Дюгеклена, Франциска I и мозаичный надгробный памятник Фредегунды († 597). В Сен-Дени хранился королевский штандарт — орифламма.

Сен-Дени было разграблено и закрыто во время Великой французской революции, останки погребённых выброшены в ров. В 1814 году при реставрации кости королей и членов их семейства были собраны в оссуарий аббатства. В крипте здания были перезахоронены казнённые во время революции Людовик XVI и Мария-Антуанетта, а также умершие в эмиграции принцы и принцессы. В 1820 году здесь же был погребён убитый Лувелем герцог Беррийский, а в 1824 — Людовик XVIII. С Июльской революцией 1830 г. захоронения в аббатстве прекратились; гранитная плита, приготовленная для себя отправившимся в изгнание в 1830 г. Карлом X, осталась неиспользованной.

В здании старого аббатства с 1815 г. располагается основанный в 1801 г. Наполеоном в Экуане Институт для дочерей и сестер кавалеров ордена Почётного легиона. В 1869 аббатство было реставрировано знаменитым архитектором Виолле-ле-Дюком. Сейчас это национальный памятник.

9 июня 2004 года в церкви было захоронено сердце Людовика XVII, малолетнего, признанного правительствами многих государств, но фактически не взошедшего на престол короля Франции, сына Людовика XVI и Марии-Антуанетты[3]. Предыдущие похороны короля Франции в Сен-Дени проходили в 1824 году, это был его дядя (и формальный преемник) Людовик XVIII, под аккомпанемент специально созданного композитором Николя-Шарлем Бокса «Реквиема в память Людовика XVI для мужского хора и духовых инструментов, на смерть Людовика XVIII» (

Requiem à la mémoire de Louis XVI pour chœur d’hommes et instruments à vent, dédié à Louis XVIII).

Короли[править | править код]

В базилике похоронены почти все короли Франции, а также несколько других монархов. Останки королей, умерших до возведения аббатства, были перенесены из разрушенного аббатства Сент-Женевьев. Некоторые из них:

Другие монаршие и знатные особы[править | править код]

  • Николя Анри, герцог Орлеанский (1607—1611), сын Генриха IV
  • Гастон Орлеанский (1608—1660), сын Генриха IV
  • Генриетта Мария Французская (1609—1669), королева-консорт Карла I, короля Шотландии и Англии
  • Филипп I Орлеанский (1640—1701), брат Людовика XIV
  • Мария Терезия Испанская (1638—1683), королева-консорт, жена Людовика XIV, и их дети:
  • Филипп II Орлеанский (1674—1723), регент Франции
  • Людовик (герцог Бургундский) (1682—1712), сын Людовика Великого Дофина
  • Карл, герцог Беррийский и Алансонский (1686—1714), сын Людовика Великого Дофина
    • Мария Луиза Елизавета Орлеанская (1693—1714), герцогиня Беррийская, его жена, и их дети, умершие в младенчестве:
    • дочь (не крещена) (1711), герцогиня Алансонская
    • Карл (1713), герцог Алансонский
    • Мария Луиза Елизавета (1714), герцогиня Алансонская
  • Мария Лещинская (1703—1768), королева-консорт, жена Людовика XV, и их дети:
  • Людовик Жозеф (дофин Франции) (1781—1789), первый сын Людовика XVI и Марии Антуанетты
  • София Беатриса (1786—1787), вторая дочь Людовика XVI и Марии Антуанетты

Сугерий – Уикипедия

„Орелът на Сугерий“, съхранява се в Лувъра

Сугерий (лат. Sugerus) или Сюже́, също Сюже́р (фр.: Suger; ок. 1081 – 13 януари 1151 е френски духовник, абат (настоятел) на базиликата (абатството) Сен-Дени, влиятелен съветник на френските крале Луи VI и Луи VII, държавен деятел със специално място във френската история.

Сугерий е син е на селянин. Родителите му го дават (ок. 1091 г.) за обучение и послушничество в базиликата Сен Дени. Поради живия си ум и необикновени способности става сподвижник на бъдещия Луи VI, който също се обучава в абатството. През 1109 г. е секретар на абатството, през следващата година е обявен за иконом на манастира Берневал в Нормандия, а през 1109 г. – и на манастира Тюри.

През 1118 г. изпълнява първата си дипломатическа мисия като пратеник на краля в двора на Гелазий II в Магелон, а впоследствие и в този на Каликст II. При завръщането си от Италия през 1122 г. става абат на Сен Дени. Пребиваването в Италия, съчетано с нормандския опит, дава на Сугерий широка теоретическа и практическа подготовка. Като абат на Сен Дени, той се заема с държавни дела, съветва краля и се превръща в най-влиятелната личност в двора.

Идеите му за държавничество надхвърлят вижданията на римското и нормандското духовенства, потънали в идеологически спорове за инвеститурата. Той се заема дейно и активно с идейното укрепване на кралската власт, всячески обосновавайки нейното сакрално значение. Паралелно утвърждава и култ към св. Дионисий Парижки като небесен покровител на цяла Франция.

Концепцията му е по-скоро за партньорство между двете власти и той я осъществява, без да предизвика трусове или неприязън като съвременника си Томас Бекет в Англия.

Когато в 1124 година в пределите на кралските владения нахлува император Хенрих V, Сугерий отива на бойното поле с хоругвата на абатството – орифлама; Оттогава тя се възприема като бойно знаме на краля. Смутен от броя на поддържащите краля феодали, императорът побързва да се оттегли.

След смъртта на Луи VI, Сугерий реконструира овехтялата църква на абатството в невиждан дотогава в средновековната архитектура стил, който по-късно е наречен готически. Вместо кръгли арки строителите започват да дават предпочитание на островърхи, широко да използват контрафорси (вертикални опорни ребра върху фасадата на сградата), а за украса на прозорците прибягват към витражи (стъклописи), с които често се украсява и кръглият прозорец на фасадата (т. нар. „розетен прозорец“).

На церемония за освещаване на базиликата Сен-Дени кралят сключва мир със своя най-могъщ васал – графът на Шампан Тибо IV Велики. Преговорите за мир между тях води абат Сугерий. Бернар Клервоски за изкупление на вината на краля за воденето на неправедлива война му предлага да оглави кръстоносен поход в Светите земи. Въпреки протипоставянето на Сугерий, кралят се подчинява на желанието на папата и заедно с кралица Алиенора Аквитанска се отправя във Втория кръстоносен поход, оставяйки в Париж за регент Сугерий (1147)

[1].

Предчувствията на Сугерий се оправдават и походът се оказва катастрофа. Хазната е съвършено изпразнена от военните разходи, единствено мъдрото управление на Сугерий позволява да се предотврати метеж. Абатът се проявява като отличен управител на кралската собственост по времето на отсъствието на Луи VII.

След завръщането си Луи VII нарича Сугерий „Баща на родината“ – гръмко приписвано му име.

Завещанието на Сугерий, абатство Сен Дени. на латински с дата 17 юни 1137 Национален архив

Автор е на множество запазени до днес проповеди и книжки, но безспорно наред с панегериците на Луи VI и Луи VII, считани за основен източник за епохата, най-интересна е „Liber de Rebus in Administratione sua gestis“. Това е едно от малкото запазени от тази епоха подробни наставления за управление и стопанисване на манастирските имоти, така че да не носят дългове и загуби и да не разоряват държателите си. Сугерий лансира една позабравена идея от късно римската епоха – „за голямото семейство и взаимната изгода“. На практика обаче неговите идеи не се прилагат дори и в Сен Дени.

  1. ↑ Тимофей Грановский, „Абат Сугерий“ (1849)
  • „Хронологична енциклопедия на света“, издателство „Елпис“

Абат Сюжер — Вікіпедія

Матеріал з Вікіпедії — вільної енциклопедії.

Аба́т Сюж́ер (лат. Sugerus фр. Suger, рос. Сугерий, бл. 1081–1151) — духовна особа, абат Сен-Дені, впливовий радник королів Франції Луї VI та Луї VII, регент Франції в часи відсутності короля.

Сюжер походив з селянської родини, землі якої належали до королівського домена. З дитинства виділявся здібностями. З 1091 року Сюжер потрапив в монастир Сен-Дені, де також виховували французького принца, майбутнього короля Людовика VI. Знайомство з принцом і спільне перебування в монастирі сприяло зближенню, що дозволило Сюжеру пізніше увійти в близьке оточення короля. Далі шляхи вихованців розійшлися.

Сюжер відбув до Риму, а після перебування у Ватикані 1122 року став абатом Сен-Дені.

Перебудови в Сен-Дені[ред. | ред. код]

З перших місяців перебування на посаді абата Сюжер розпочав збори коштів на перебудову монастирської церкви Сен-Дені. Але діяльність Сюжера мала значні розбіжності з вимогами і настановами Бернара з Клерво́, якого пізніше беатифікують як Святого Бернара. Бернар з монастиря Клерво́ був прихильником аскези, повного підкорення братії, прихильником обмежень братії в їжі і навіть сні, прагнув за всяку ціну досягти суворого ідеала монастирського життя.

Побожний і прихильний до вимог церкви Сюжер був прибічником реформ через освіту, навчання братії дисціпліні, сам не вітав аскетизм, а залишався прихильником естетичної краси в храмі. І через храмову красу — зміцнював віру. Близькість до королівського двору використав як для примирення і дипломатичного вирішення гострих політичних проблем, так і для отримання грошових внесків в абатство. Швидко монастир Сен-Дені став самим багатим, що навіть Бернар з монастиря Клерво́ волав матеріальної допомоги від абата Сюжера.

У своїх записах Сюжер неодноразово вказував, як запрошував з усіх усюд для оздоблення в Сен-Дені найкращих художників, як обирав майстерних скульпторів для створення бронзових дверей, як отримав найкращих на той час вітражних майстрів. Все це — заради зміцнення віри через розширення, а потім і перебудову абатства, що стало головним в Іль-де-Франс. Реальне життя в середньовіччя возглядалося як підготовка до Страшного Суду, а потім до перебування в чистилищі чи раю, до вічного життя по смерти. Працю на побудові нового храму почали розглядати як прощу, що скорочувала перебування в чистилищі і була переходом до праведності.

Патрон готичного стилю Франції[ред. | ред. код]

Абатство Сен-Дені, західний фасад.

Звичайно, що абат читав Біблію. Безумовно, що він знав і цікавився «Ареопагітиками», знав Апокаліпсис. За описами Івана Богослова з небес зходив новий Єрусалим, нове місто зі скла, з дванадцятьма брамами, з золотими шляхами, а в центрі міста — вівтар. Думка створити щось схоже на новий Єрусалим на землі, його модель в абатстві Сен-Дені могла надихати впливового абата.

Контрфорси, жмут стовпів, хрещаті склепіння були відомі ще з романської доби. Але з часів життя Сюжера поширення отримують стрілчасті арки і вікна, жмути стовпів, хрещаті склепіння — за новою ідеєю. Відмова від товстих стін призведе до особливої конструкції каркасної архітектури, де вагу великого даху розподіляють на стовпи і аркбутани — заради великих вікон-стін зі скла (як в новому Єрусалимі). Нові, символічні віяння в архітектурі діяльно підтримує абат Сюжер і він же затверджує новий проект базиліки Сен-Дені, що сприяв появі готичного стилю у Франції.

В небаченій до цього церкві Сен-Дені абата і поховають по смерті. Лише через шість століть до його поховання прийдуть нові бунтівники 1789–1793 рр., отруєні ідеєю розчавити минуле, відкинути геть історію — і викинуть геть кістки з давніх поховань королів і королев, а заразом і кістки француза-абата, що був патроном готичного стилю в Країні і в Європі.

  • Сен-Дені, бічний фасад.

  • Оточення базиліки

  • Вікно-троянда

  • Центральна нава

  • Panofski E. Abbot Suger on the Abbey Church of Saint-Denis. Princeton 1946, с.56-59
  • К. М. Муратова, «Мастера французской готики 12-13 вв», М., «Искусство», 1988, с. 96-98

Готика. Анатомия архитектуры [Семь книг о логике, форме и смысле]

Романское искусство еще не проявляло никаких признаков упадка, когда зародилось новое направление. Ценители архитектуры поначалу приписывали авторство германским народам и даже ругали их за это. Термин «готический» долгое время имел уничижительный оттенок, поскольку подразумевал, что высокое античное искусство было испорчено нашествием варваров-готов. В Италии его так и называли – maniera tedesca (то есть буквально «немецкая манера»), в противовес культуре цивилизованных средиземноморских народов – maniera greca («в греческой манере»). Немцы и сами поверили в это и в конце XVIII века сделали готику предметом национальной гордости. Первым восторженным почитателем стал выдающийся поэт Гёте. Не меньшую роль в прославлении готики как проявления немецкого гения сыграл и один из идеологов романтизма Фридрих Шлегель. Каково же было разочарование германских патриотов, когда в середине XIX века историки неоспоримо доказали, что честь изобретения этого стиля принадлежит французам, извечным соперникам немецкой нации. Они, как и их исторические предшественники галлы, никогда не увлекались идеей империи. Скорее наоборот, изо всех сил ей противостояли. В Средние века Франция вообще оказалась главным политическим противовесом Священной Римской империи. Тот же аббат Сугерий был, конечно, хорошим человеком, но при этом ярым шовинистом, по крайней мере, немцев он очень не любил. Сугерий даже поучаствовал в походе против империи, который, правда, окончился лишь мелкими пограничными стычками (именно в этот момент привезенная им орифламма – запрестольная хоругвь аббатства с изображением золотого пламени на красном фоне – превратилась в боевое знамя французской армии).

Соответственно, и готическая архитектура оставалась абсолютно индифферентной к имперским идеям. Гораздо больше, как мы уже видели, ее интересовали проблемы отношений с Высшим правителем; по крайней мере, возможность демонстрации художественными средствами Его непосредственного присутствия в мире. Как это часто бывает с историей зодчества, искусствоведам достаточно точно известно «главное здание», ставшее первым сооружением нового стиля. Это уже знакомый нам храм аббатства Сен-Дени в Париже.

Возможно, готическая архитектура выглядела бы совсем иначе, если бы не давняя путаница с именами, точнее, с обладателями одного и того же имени. В Новом Завете (книга «Деяния святых апостолов») среди верных последователей Христа упоминается Дионисий, тезка веселого античного бога. Заслуженно, за выдающиеся умственные способности, этот человек был избран членом ареопага, афинского верховного суда. Позже судьба свела будущего святого с апостолом Павлом, очаровавшим его своими речами. Бывший законник последовал за новым учителем, принял христианство, а через три года был избран первым епископом славных Афин.

Еще один прекрасный город – Париж – также связан с именем Дионисия, однако жившего двумя веками позже. Этот христианский проповедник служил сначала в Риме, в Испании и Германии, а затем с той же миссией его послали в Галлию, то есть во Францию. Местные язычники, чьи религиозные чувства были, естественно, оскорблены, схватили этого подвижника и вместе со спутниками обезглавили на Монмартре, то есть на «горе мучеников». Казненный еще сумел взять отрубленную голову в руки и пройти с ней примерно пять километров до места своего будущего погребения. Там, над его могилой, и было построено знаменитое аббатство Сен-Дени.

Рис. 7.2.28. Казнь святого Дионисия. Люнет северного портала собора Сен-Дени. XII век. Париж, Франция[256]

Еще через пару столетий, в V веке, неизвестный почитатель Платона написал несколько богословских сочинений, в которых страстно и убедительно соединил представления великого академика о Творце, о Едином, о Добре и его умопостигаемом свете с христианскими представлениями о Едином Боге. Очевидно, чтобы сделать тексты более авторитетными, либо сам автор, либо почитатели его труда назвали их создателем Дионисия из Афин – Ареопагита. И сегодня нет точных сведений, кто на самом деле создал «Ареопагитики» – так с тех пор называются эти труды. Имеется несколько вероятных имен, в том числе существует приятная грузинам версия, что этим богословом был Петр Ивер – грузинский царевич, посланный в качестве заложника в Константинополь, где получил блестящее философское образование, а потом принял постриг, основал монастырь в Вифлееме и стал епископом Маюмы, что близ Газы. Пока же, поскольку истина не ясна, автора выдающихся текстов, оказавших огромное влияние на развитие христианского богословия (в том числе и русского), несколько неловко, хотя уже привычно называют Псевдо-Дионисием Ареопагитом.

Но это только часть путаницы. Как нередко бывало в Средние века, все Дионисии сплавились в традиции в единый образ. Так что для монахов обители Сен-Дени обобщенный Ареопагит сначала встретился со святым Павлом, потом написал труды «О мистическом богословии», «О небесной иерархии» и другие знаменитые сочинения, а потом пронес по улицам Лютеции (так тогда именовался Париж) собственную отрубленную голову. Эти иноки, кстати, очень обиделись, когда гонимый Бернардом Клервоским и получивший убежище в их монастыре Пьер Абеляр выяснил, что Дионисии были разные и из-под пера того, который упокоился на их территории, ничего выдающегося не выходило.

Чему же учил этот знаменитый, но остающийся пока неизвестным автор? Одной из важнейших доктрин, волнующих христиан всех конфессий, а особенно мистиков, стала теория Божественного света. В обыденном сознании Бог представляется контролирующим мир, то есть собственное Творение, как бы со стороны. Он может вмешаться, если что-то пойдет не так, поощрить или наказать. Но может и разрешить человеку, как подросшему ребенку, какое-то время действовать самостоятельно. В общем, образ бородатого старика на облаке, следящего за жизнью откуда-то сверху, прочно вошел в наши представления. С точки зрения создателя «Ареопагитик» и его последователей, это очень далеко от истины. Мир, по их мнению, ни на мгновение не остается и не может существовать без божественного влияния. Более всего это похоже на то, как сияние солнца снабжает энергией жизнь на нашей планете. Собственно, это и есть главная метафора в учении о Божественном свете. Как наше дневное светило не может прекратить посылать нам свои лучи без того, чтобы жизнь тут же не прекратилась, так и Бог непрестанно питает все созданное им потоками Божественной благодати. Последователи античных философов называют это эманацией. Творец, согласно данному учению, абсолютен и вмещает в себя всю полноту бытия, но даже этого непредставимого «объема» оказывается недостаточно, чтобы заключить всю неиссякаемую энергию Блага. Она неисчерпаема, как солнечный свет, из года в год согревающий землю (тогда еще не знали ни того, что Солнце – лишь одна из звезд, ни того, что и ему суждено когда-нибудь погаснуть). Лучи Божественного света всегда избыточны и преодолевают бесконечные границы Божественной сферы, стекают, как влага с краев переполненной чаши, питая мир Добром и теплом самой жизни.

Ибо как солнце в нашем мире, не рассуждая, не выбирая, но просто существуя, освещает все, что по своим свойствам способно воспринимать его свет, так и превосходящее солнце Добро, своего рода запредельный, пребывающий выше своего неясного отпечатка архетип, в силу лишь собственного существования сообщает соразмерно всему сущему лучи всецелой Благости.

Дионисий Ареопагит. О Божественных именах // Мистическое богословие Восточной Церкви. М.; Харьков: АСТ; Фолио, 2001. С. 386.

Дионисий (или тот, кто скрывается под этим именем), однако, предостерегал, что не всякому дано воспринять этот Божественный свет: всегда находятся не причастные ему, не способные впитать энергию Добра, которой в принципе хватает на всех. Очевидно, именно желание показать этот Свет как можно большему числу людей толкнуло настоятеля монастыря Сен-Дени на поиски новых, доселе невиданных форм архитектуры. Аббат Сугерий был, несомненно, хорошо знаком с трудами того, кого считал небесным заступником своей обители. Греческая рукопись «Ареопагитик» хранилась в Сен-Дени с IX века, тогда же «отец схоластики» Иоанн Скот Эриугена перевел этот текст на латынь. К счастью для нас, Сугерий охотно писал и сам, многие его труды, в частности автобиографические заметки об истории строительства собора, сохранились, так что о том, что двигало великим настоятелем, мы можем судить по его собственным словам.

Рис. 7.2.29. Аббат Сугерий. Изображение на витраже собора Сен-Дени. Ок. 1081–1151 гг. Париж, Франция[257]

Для аббата не было сомнений в том, что обычный свет – это данный нам в ощущениях символ умопостигаемого (то есть чувственно не ощутимого) света Божественного, что, попадая под лучи солнца, мы получаем и шанс оказаться в струях Небесного блага. Однако храм не пляж, просто солнечных лучей здесь мало. Энергию светила, чтобы воздействовать на прихожан, надо преобразовать и концентрировать. Прежде всего, для этого как нельзя лучше подходят золото и драгоценные камни, не зря же из них выложены стены Небесного Иерусалима. Сугерий упорно защищал право храма на роскошь, столь яростно оспариваемое святым Бернаром, сторонником идеи обязательного отказа от богатства в монастырях. При аббате Сугерии в Сен-Дени ювелирам всегда находилась работа. Алтарь, распятие на алтаре – все, по мысли настоятеля, должно было сверкать, отражать и излучать, заполнять пространство радостным светом, давая знать о присутствии тут же иных, незримых излучений. И вовсе не о личном богатстве думал этот монах, когда, пригласив к совместной молитве очередного аристократа, с показным благочестием снимал с руки и жертвовал на украшение храма драгоценный перстень, побуждая состоятельного гостя поступить также: учение Дионисия о Божественном свете, в том числе отражаемом блеском ювелирных изделий, явно не давало ему покоя еще со времен службы в монастырской библиотеке.

Однако даже всей площади золота и драгоценных камней алтаря было недостаточно, чтобы храм по-настоящему купался в свете, и у амбициозного аббата родился фантастический замысел: заменить каменные стены панелями из света. Технологии уже существовали. Где-то умели варить цветные стекла, где-то применялись стрельчатые арки, а в романских соборах использовались нервюрные своды. Оставалось найти мастеров, способных соединить все это вместе. Так в перестроенной алтарной части собора Сен-Дени появились конструкции, где вместо стен разместились грандиозные картины из стекла – витражи. Впрочем, называть их картинами не совсем справедливо. Главное было не в том, что изображено, а в обильных потоках света, льющихся сквозь прозрачные преграды, принимающих формы священных сюжетов и свидетельствующих о вечно присутствующем здесь же Божественном благе, Истинном свете, к которому можно прийти, воспарив душой, мистически поднявшись по спущенному с Небес лучу.

Рис. 7.2.30. Святая капелла (Сент-Шапель). Витраж. 1242–1248 гг. Париж, Франция[258]

Portarum quisquis attollere quaeris honorem,

Aurum nec sumptus, operis mirare laborem,

Nobile claret opus, sed opus quod nobile claret

Clarifi cet mentes ut eant per lumina vera

Ad verum lumen, ubi Christus janua vera.

Quale sit intus in his determinat aurea porta.

Mens hebes ad verum per materialia surgit,

Et demersa prius hac visa luce resurgit.

Abade Suger // PL (Patrologia Latina) 186: 1229A

Все вы, кто восторженно славит ворота,

Чудо не в золоте,

Ценность в искусной работе.

Благородство сей труд осеняет,

Но, благородно сияя,

Работа должна и умы просветлять,

Проводя через свет к Истине, – это ответ.

Христос там истинный портал.

Блеск золотых ворот тому порукой стал.

Ум тусклый к правде сквозь материю бредёт,

Его на крыльях вознесет,

Лишь Свет блеснет.

Аббат Сугерий.

Стихи для ворот собора Сен-Дени (перевод мой. – С. К.)

Стало быть, благодаря тому, что тексты неизвестного христианинанео платоника, так красиво и убедительно рассказавшего о незримом Божественном свете, подписали именем святого Дионисия, а настоятель аббатства Святого Дионисия, оказавшись человеком очень образованным и обладающим незаурядной энергией и выдающимися организаторскими способностями, увлекся этой теологической доктриной, новый стиль обрел столь узнаваемые ныне черты.

Рис. 7.2.31. Амброджо Лоренцетти. Принесение во храм. Дерево, темпера. 1342 г. Галерея Уффици, Флоренция[259]

Рис. 7.2.32. Джозеф Мюррей Инс. Капелла королевского колледжа. Кембридж, Великобритания. Бумага, акварель, смешанная техника. 1843 г. Музей Фицуильяма, Кембридж[260]

Рис. 7.2.33. Собор Сент-Этьен. Южный фасад трансепта. 1490–1515 гг. Санс, Франция[261]

Как и искусство античной Греции, готика легко делится на раннюю, высокую и позднюю. Эта последняя подарила нам еще несколько специальных терминов. Например, есть «интернациональная готика». О ней, как правило, говорят только применительно к живописи. Зато словосочетание «перпендикулярная готика» относится исключительно к архитектуре. Речь идет об английских постройках, планы, фасады и – особенно – оконные переплеты которых избегали, насколько это возможно в изысканную эпоху позднего Средневековья, сложных кривых линий и более или менее точно укладывались в прямоугольные «матрицы» (что вовсе не мешало существованию в тех же помещениях веерных сводов с феерическим переплетением уже ничего не поддерживающих нервюр). Французы же через несколько столетий после аббата Сугерия создали готику «пламенеющую». Название пошло от характерных деталей декора в окнах-розах, напоминающих колеблемое ветром пламя свечи.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.

Читать книгу целиком

Поделитесь на страничке

Следующая глава >

Аббат — Википедия

Абба́т (лат. abbas, от ивр. ‏אבּא‏‎ — отец) — почётный католический церковный титул, который, начиная с V столетия, давался исключительно настоятелям монастырей (аббатств) и был званием церковной должности. Позже распространился на всех молодых людей духовного звания и превратился в форму вежливости.

Аналогичное звание с женским окончанием — аббатиса, от лат. Abbatissa, — стали впоследствии давать и настоятельницам женских монастырей.

На раннем этапе истории христианского монашества аббатом (от арам. abba — отец) называли опытного в аскезе монаха, благодаря своему духовному дару наставлявшего молодых монахов, не являясь при этом их руководителем в соответствии с канонами средневекового церковного права.

После распространения киновий (общежитийных монастырей) аббатами стали называть настоятелей монастырей. В VI веке жизнь монашеской общины подверглась строгой регламентации. Реформа монастырской жизни связана с именем св. Бенедикта. Согласно Уставу первого католического монашеского ордена, аббат (dominus et abbas) являлся прежде всего духовным отцом, учителем и пастырем, а потому должен был заботиться как о материальном благосостоянии монастыря, так и о спасении душ братьев; он избирался братьями и исполнял свои обязанности пожизненно, разделяя их со своими помощниками и прислушиваясь к советам других монахов.

Пока монастыри подчинялись правилам, установленными святым Бенедиктом (до начала X века), «аббат» было общим именем их настоятелей. С X века начали возникать новые духовные ордены, и лишь немногие из них, как например:премонстрантов, цистерцианцев и траппистов — управлялись аббатами, а главы большей части остальных назывались старшинами (majores) (у камальдулов), приорами (у картезианцев, иеронимитов, доминиканцев, кармелитов, августинцев и пр.), гвардианами (у францисканцев) или ректорами (у иезуитов). Аббатисы были не только в женских монастырях упомянутых орденов, но также у монахинь фонтевродского ордена и у светских канонисток. Многие ордены не желали использовать этот титул из чувства смирения.

Положение аббата в системе церковного права[править | править код]

Аббаты занимали различное положение по отношению, с одной стороны, к ордену, а с другой — к подчинённым им монахам своих монастырей. Например, у бенедиктинцев назначаемый конвентом аббат пользуется полной самостоятельностью, а у цистерцианцев он бюрократически подчинён верховному совету в Клерво.

До причисления монахов к духовенству аббат имел право и обязан был наблюдать за соблюдением орденских правил, управлять монастырскими имениями и требовать от монахов безусловного послушания. Карательная власть аббатов над их монахами была довольно обширна; ранее нередко применялись даже телесные наказания, да и в начале XX века аббаты и аббатисы ещё пользовались правом подвергать своих подчинённых не только временному, но и пожизненному заключению за тяжкие преступления. У бенедиктинцев апелляция на карательный приговор аббата подаётся епископу или Папе.

После Второго Никейского собора аббатам было предоставлено право посвящать своих монахов в низшие должности. На церковных соборах в Риме в 826 году и в Пуатье в 1078 году было впервые определено, что аббат должен иметь священнический сан, а Вьеннский собор распространил это решение на всю католическую церковь. Все аббаты принадлежат к прелатам церкви, занимают в иерархии место непосредственно после епископов и имеют право голоса на соборах. За такие же права боролись аббатисы, но не могли получить в том числе и потому, что женщины не могут совершать какие-либо священнодействия. Они остались подчинёнными епископам своей епархии, тогда как аббаты постарались освободиться от этого подчинения посредством привилегий. Аббаты освобождённых монастырей не признают над собою никакой власти, кроме власти папы.

Институт аббатства и светская власть[править | править код]

Начиная с VII века епископы нередко вмешивались в права аббатов, ставили, по своему усмотрению, на места настоятелей своих любимцев, а при освобождении этих мест даже оставляли аббатства за собой. В VIII—IX веках должность аббата становится одной из ключевых в политической системе средневекового Запада и особенно Священной Римской империи. Григорианская реформа положила этому конец и вывела аббатов из подчинения светской власти императоров.

Ещё более опасно для достоинства этого сана было то, что в VIII и особенно в IX веке, по прихоти королей или по соображениям необходимости, он стал переходить к светским коммендаторам на правах аббата (лат. abbas in commendam), и уже Каролинги начали раздавать аббатства своим приверженцам в награду за их верность или за военные заслуги. Результатом этого стало то, что до X века включительно крупнейшие монастыри в пределах иерархии римской церкви имели во главе своей, по большей части, светских аббатов или аббатграфов (лат. Abbacomites, Abbates milites), собиравших для себя доходы этих духовных учреждений. Эта практика была осуждена в XVI веке Тридентским собором. В кодексе канонического права 1983 года понятие комменды полностью ликвидировано.

Особенности положения аббатов во Франции[править | править код]

Во Франции действительный надзор в монастырях возлагался на деканов, приоров. Звание аббат давалось сначала настоятелям монастырей. Но когда, по заключённому между папой Львом X и королём Франциском I конкордату, французским королям было предоставлено право назначать 225 Abbes comendataires почти для всех французских аббатств, эта беззаботная и безработная должность побудила многих молодых людей, в том числе и младших членов дворянских фамилий, посвятить себя духовному званию, чтобы при случае получить подобную синекуру.

Уже в XVI веке аббатами назывались все молодые люди духовного звания, не исключая и тех, что не имели священнического сана. Их одежда состояла из короткой чёрной или фиолетовой рясы с небольшим воротником, а волосы завивались в локоны. Но так как только немногие из всего числа аббатов могли рассчитывать на осуществление своего желания, то значительная часть их стала занимать места домашних учителей в знатных домах или проникать в семейства в качестве духовных советников и друзей дома, причём влияние их слишком часто оказывалось вредным. Именно поэтому в старинных французских комедиях аббаты играют не совсем привлекательную роль.

Некоторые другие из числа молодых духовных лиц, не занимавших официальных должностей, старались получить места в высшем учебном ведомстве или же приобрести известность в качестве поэтов и писателей. Только в конце XVIII века, во время французской революции, аббаты исчезли из французского общества, и в настоящее время этот титул используется французами как форма вежливости по отношению к белому духовенству начиная с сана диакона. Французскому слову аббат соответствует итальянское abbate, и этот титул используется в обращении к любому молодому лицу духовного звания, ещё не получившему священнического сана.

Грановский, Тимофей Николаевич — Википедия

В Википедии есть статьи о других людях с фамилией Грановский.

Тимофе́й Никола́евич Грано́вский (9 [21] марта 1813 года, Орёл — 4 (16) октября 1855 года, Москва) — русский историк-медиевист, заложивший основы научной разработки западноевропейского Средневековья в России, ординарный профессор и декан историко-филологического факультета Московского университета. Идеолог западничества. Был ближайшим другом Н. П. Огарёва и А. И. Герцена.

Родился в дворянской семье среднего достатка и был старшим из пяти детей. Его отец, Николай Тимофеевич, был советником соляного управления. Мать, происходившая из богатой малороссийской семьи, имела благотворное влияние на сына. До 1826 года воспитывался дома. Домашнее воспитание Тимофея было направлено главным образом на изучение французского и английского языков. С 13 лет учился в московском частном пансионе Ф. И. Кистера (1826—1828). В 1828—1831 годах жил в Орле. С января по июнь 1831 года служил в Департаменте иностранных дел в Санкт-Петербурге. В августе 1832 года был зачислен студентом юридического факультета Санкт-Петербургского университета. Окончив университет в 1835 году со степенью кандидата, он поступил на службу в библиотеку Гидрогеографического депо Главного морского штаба — секретарём 1-го отделения.

В декабре 1835 года попечитель Московского учебного округа граф С. Г. Строганов предложил Грановскому занять кафедру всеобщей истории в Московском университете и для приготовления к профессорскому званию направил его в Берлинский университет. В это время, в начале 1836 года, Грановский познакомился с Н. В. Станкевичем, определившим развитие взглядов Грановского; в середине мая 1836 года он выехал в Берлин.

В Берлинском университете Грановский слушал лекции историка Л. Ранке, правоведа Ф. К. Савиньи, философа Ф. Ганса; изучал труды Гегеля. Весной 1838 года в Праге он общался с историком-славистом П. Шафариком.

С сентября 1839 года Грановский начал читать на кафедре всеобщей истории Московского университета курс лекций по истории западноевропейского Средневековья, а затем — древней истории и истории Нового времени. В 1843—1844 годах он читал первый цикл публичных лекций по истории Средних Веков.

В феврале 1845 года защитил магистерскую диссертацию об истории ганзейских городов: «Юлин, Иомсбург и Винета» и был утверждён в звании и должности экстраординарного профессора. В конце 1845 года начал читать свой второй публичный курс, посвящённый сравнительной истории Франции и Англии.

В 1849 году была опубликована докторская диссертация Грановского «Аббат Сугерий. Об общинах во Франции», после защиты которой он был утверждён в марте 1850 года в степени доктора и в июне утверждён ординарным профессором. В начале 1850-х годов он прочитал третий цикл публичных лекций — «Четыре исторических характеристики», посвящённых Тимуру, Александру Великому, Людовику IX и Ф. Бэкону.

В 1850-х годах работал над учебником по всеобщей истории (опубликован частично). По своим воззрениям Грановский был сторонником Гегеля, главный смысл истории видел в развитии «духа рода человеческого». Он отвергал критику славянофилов и народников, обвинявших его в слепой приверженности Гегелю и западной культуре; он, в свою очередь, подвергал критике их представление об исключительности русской общины.

Елизавета Богдановна, жена

За пять месяцев до своей смерти он был назначен на должность декана историко-филологического факультета Московского университета. Умер в возрасте 42 лет от болезни. Похоронен на Пятницком кладбище.

С 1841 года был женат на Елизавете Богдановне Мюльгаузен (1824—19.04.1857), дочери доктора медицины Богдана Карловича Мюльгаузена. Она входила в кружок интеллигенции, группировавшейся вокруг А. И. Герцена, который писал, что любовь Грановского к жене была «тихая, кроткая дружба, больше глубокая и нежная, чем страстная… Душе было хорошо видеть иной раз возле Грановского, поглощенного своими занятиями, его высокую, гнущуюся, как ветка, молчаливую, влюбленную и счастливую подругу». По словам Станкевича, она «была наделена серьезным, ясным умом и под её спокойной, несколько строгой наружностью таилось много глубины и энергии сердца». Умерла от чахотки в Риме, пережив мужа всего на полтора года.

В 1912 году по воле А. В. Станкевича, купившего у вдовы Грановского его личную библиотеку, книжное собрание ученого было передано в дар Московскому университету, всего около 4600 томов книг по истории, философии, политической экономии, языкознанию, антропологии, этнографии; издания XVI—XVIII вв. преимущественно на иностранных языках; классическая русская и западноевропейская литература. В настоящий момент библиотека Т. Н. Грановского хранится в Отделе редких книг и рукописей Научной библиотеки МГУ имени М. В. Ломоносова[3].

В 1828 году дебютировал в «Дамском журнале» подражательной элегией «Страдалец». Во время учёбы в Санкт-Петербургском университете сблизился с П. А. Плетнёвым и О. И. Сенковским. Сенковский привлёк его в качестве рецензента журнала «Библиотека для чтения», в котором Грановский стал участвовать с 1835 года.

Впоследствии Грановский был близок к кружку «Современник», поддерживал дружеские связи с Некрасовым и другими сотрудниками журнала, например, Боткиным.

Хотя Грановский как профессор, как человек общественный далеко оставлял за собой Грановского-писателя, но сочинения его представляют достоинства первоклассные. Одна уж их живая, художнически прекрасная форма при строго учёном содержании сообщает им весьма важное значение. Издания сочинений Грановского с его биографией, портретом, с приложением всего замечательного, вызванного его смертью, — вот чего ждем теперь мы, ждёт вся публика от друзей покойного, между которыми есть люди, глубоко его любившие, которые при жизни готовы были многим для него жертвовать…

— Н. А. Некрасов «Заметки о журналах за октябрь 1855 года»[4]
Т. Н. Грановский в день смерти

Люди вообще настолько имеют значения и влияния, насколько нужны; а люди, подобные Грановскому, теперь нам крайне нужны. Время ещё впереди, когда настанет для нас потребность в специалистах, в ученых; мы нуждаемся теперь в бескорыстных и неуклонных служителях науки, которые бы твердой рукою держали и высоко поднимали её светоч; которые, говоря нам о добре и нравственности — о человеческом достоинстве и чести, собственною жизнью подтверждали истину своих слов… Таков был Грановский — и вот отчего льются слезы о нём; вот отчего он, человек бессемейный, был окружен такой любовью и при жизни и в смерти… Заменить его теперь не может ни один человек, но сам он будет ещё действовать за гробом,— действовать долго и благотворно. Он жил недаром — он не умрет. Во всей его деятельности ничего не было такого, в чём бы не мог он громко и ясно признаться перед всеми; он сеял свои семена днем, при свете солнца, и когда они взойдут и принесут плоды — в них не будет ничего горького… Выше этой похвалы и этой награды для человека нет.

Вскоре после смерти Грановского, в октябре 1855 года, Некрасов писал Василию Боткину: «О Грановском можно сказать, что он уже тем был полезен, что жил, и это не будет преувеличено, а как вдумаешься в эти слова, так ведь это величайшая похвала, какую можно сказать человеку!»[6]

Николай Огарёв посвятил Грановскому несколько своих стихотворений: Как жадно слушал я признанья…, Т. Н. Грановскому, Совершеннолетие, Грановскому.

Грановский считается прототипом Степана Трофимовича Верховенского, одного из персонажей романа Достоевского «Бесы»[7].

Единственный музей Т. Н. Грановского существует в г. Орле[8] — филиал ОГУК «Орловский объединенный государственный литературный музей И. С. Тургенева» — «Дом Т. Н. Грановского», расположенный в доме, сохранившемся от поместья Грановских.

  • В студенческой среде до начала XX века сохранялась традиция собираться на могиле Грановского на Пятницком кладбище в день его похорон.
  • На родине в г. Орле существует улица Т. Н. Грановского[9] и Дом-музей Т. Н. Грановского.
  • Романов переулок в Москве в 1920—1994 годах назывался улицей Грановского в честь Т. Н. Грановского.
  • В 2013 году закончились восстановительные работы в усадьбе, где провёл детские годы Т. Н. Грановский.
  • Алпатов М. А. Труды Т. Н. Грановского // Очерки истории исторической науки в СССР. Т. 1. М., 1955.
  • Асиновская Т. А. Грановский Тимофей Николаевич // Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров. — 3-е изд. — М. : Советская энциклопедия, 1969—1978.
  • Асиновская С. А. Из истории передовых идей в русской медиевистике (Т. Н. Грановский). М., 1955.
  • Ветринский Ч. Т. Н. Грановский и его время. СПб., 1905 (2-е изд.)
  • Виноградов П. Г. Грановский, Тимофей Николаевич // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  • Волков В. А., Куликова М. В., Логинов В. С. Московские профессора XVIII — начала XX веков. Гуманитарные и общественные науки. — М.: Янус-К: Московские учебники и картолитография, 2006. — С. 79—81. — 300 с. — 2000 экз. — ISBN 5-8037-0164-5.
  • Григорьев В. В. Т. Н. Грановский до его профессорства в Москве // Русская Беседа. 1856.
  • Каменский З. А. Тимофей Николаевич Грановский. [На обл.: Грановский]. — М.: Мысль, 1988. — 192 с. — (Мыслители прошлого). — 70 000 экз. — ISBN 5-244-00025-X.
  • Кареев Н. И. Историческое миросозерцание Грановского. СПб., 1905 (переизд. в Собр. соч. Т. 2. СПб., 1912)
  • Косминский Е. А. Жизнь и деятельность Т. Н. Грановского // «Вестник МГУ», 1956, № 4.
  • Кудрявцев П. Н. Детство и юность Грановского // Русский вестник. 1858. № 11.
  • Левандовский А. А. Т. Н. Грановский в русском общественном движении. — М.: Изд-во МГУ, 1989. — 253 с. — ISBN 5-211-00036-6
  • Левандовский А. А. Время Грановского: у истоков формирования русской интеллигенции. — М.: Молодая гвардия, 1990. — 304 с. — 100 000 экз. — ISBN 5-235-00621-6.
  • Лёвшин Д. М. Т. Н. Грановский (Опыт исторического синтеза) — СПб.: А. С. Суворин, 1902. — 244 с.
  • Маслова Н. В. Т. Н. Грановский и его библиотека // Из фонда редких книг и рукописей Научной библиотеки Московского университета. М.: Издательство МГУ, 1993. — С. 23-37.
  • Милюков П. Н. Университетский курс Грановского // Из истории русской интеллигенции. СПб., 1903.
  • Минаева Н. В. Грановский в Москве. М., 1963.
  • Осповат А. Л. Грановский // Русские писатели 1800—1917. Биографический словарь. Т. 2: Г — К. — М.: Большая российская энциклопедия, 1992. — С. 11—12.
  • Прутцев С.Б. Модель истории в творчестве Т. Н. Грановского // Записки історичного факультету Одеського державного університету ім. І.І. Мечникова. — Одеса, 1997. — Вип. 5. — С. 138-143.
  • Чернышевский Н. Г. Сочинения Т. Н. Грановского // Чернышевский Н. Г. Полное собрание сочинений : в 15 т. — М., 1947. — Т. 3. — С. 346–368.
  • Т. Н. Грановский [Сб. ст.], М., 1970.
  • Т. Н. Грановский: библиография (1828-1967). М., 1969.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *