Однокомнатная угловая хрущевка с двумя окнами перепланировка: Однокомнатная угловая хрущёвка с двумя окнами (43 фото)
Дизайн однокомнатной хрущевки без перепланировки
Красивые интерьеры хрущевок
Интерьеры однокомнатных хрущевок
Интерьер угловой однокомнатной квартиры
Интерьер двухкомнатной хрущевки
Однокомнатная хрущевке без перепланировки
Гостиная в двухкомнатной хрущевке
Интерьер двухкомнатной хрущевки
Перепланировка 1 комнатной квартиры хрущевки
Интерьер однокомнатной квартиры хрущевки
Проходная гостиная в хрущевке перепланировка
Интерьер гостиной в хрущевке без перепланировки
Однокомнатная хрущевка студия
Хрущевки перепланировка 27м
Перепланировка трехкомнатной квартиры в панельном доме в студию
Гостиная п 44 трешка
Перепланировка однушки хрущевки 30 кв.м
Интерьер однушки в хрущевке
Двухкомнатная хрущевка в скандинавском стиле без перепланировки
Красивые интерьеры хрущевок
Перепланировка двухкомнатной хрущевки
Однокомнатная хрущевка студия 30 кв.
м
Интерьер квартиры 43 кв.м двухкомнатная
Гостиная в хрущевке
Перепланировка квартиры студии
Спальня в проходной комнате
Хрущёвка 2 комнатная перепланировка в студию
Переделка квартир хрущевок
Однокомнатная хрущевка перепланировка в студию
Однушка хрущевка
Хрущевка перепланировка кухни в студии
Однокомнатная хрущевка студия 30 кв.м
Объединение кухни и гостиной
Двухкомнатная хрущевка перепланировка в студию
Однушка хрущевка с балконом
Интерьер двушки хрущевки
Интерьер хрущевской квартиры
Студия из однокомнатной хрущевки 30 кв.м
Интерьеры однокомнатные п-44
Интерьер квартиры 42 кв.м
Перепланировка маленькой кухни с залом
Зонирование кухни и гостиной
Интерьер хрущёвки 2 комнаты проходные
Проект двухкомнатной хрущевки 44 кв м
Студия хрущевка 30 кв м
Перепланировка кухня студия
Красивые интерьеры хрущевок
Гостиная в хрущевке
Интерьер двухкомнатной хрущевки с проходной комнатой
Перепланировка в хрущевке
Мария Дадиани
Студия хрущевка 30 кв м
Интерьер двухкомнатной хрущевки
Перепланировка в хрущевке
Хрущевка планировка 2 комнатная студия
Кухня гостиная в двухкомнатной квартире
Интерьеры маленьких квартир в современном стиле
Студия из хрущевки 30 кв.
м
Интерьер 1комнатной квартиры в хрущевке 32м2
Интерьер квартиры хрущевки
Прихожая гостиная
Однокомнатная угловая хрущевка с двумя окнами
Студия хрущевка 30 кв м
Кухня-гостиная нестандартная планировка
Интерьер хрущёвки 3 комнаты
Отделка квартиры студии
Интерьер двухкомнатной хрущевки
Хрущевка интерьер 2 комнатная
Однокомнатная хрущевка студия 30 кв.м
Перепланировка хрущевки
Перепланировка в хрущевке
Объединение балкона с комнатой п-44т
Кухня-гостиная в хрущевке
Интерьеры однокомнатных хрущевок
Дизайн однокомнатной хрущевки без перепланировки
Из угловой однушки в хрущевке – просторная двушка! (фото, перепланировка, квартира)
Из угловой однушки в хрущевке – просторная двушка! (фото, перепланировка, квартира)
Маленькая кухня, тесный коридор, единственная комната, да еще и в «хрущёвке».
Казалось бы, такому жилью никакой дизайн интерьера не поможет. Возможно, опыт Марии Дадиани убедит вас в обратном. Ей удалось превратить «хруща» в современное жилье с кухней-гостиной и солнечной изолированной спальней.
Сведения о квартире: однокомнатная квартира в пятиэтажном доме «хрущевской» серии, Москва.
Владелец квартиры: женщина.
Пожелание клиента: перепланировка квартиры с выделением отдельной спальни и кухни-гостиной.
Казалось бы, нет более унылого для дизайнера объекта, чем угловая «однушка» в доме хрущевской серии — с низкими потолками, кухней на пять «квадратов» и ванной на три. Как обратить недостатки в достоинства, обмануть время и перехитрить пространство? Дизайнеру Марии Дадиани это определенно удалось. Проект «В 5 минутах от Патриарших…» — наглядное пособие по бытовому волшебству: перепланировка двухкомнатной квартиры из однокомнатной. Унылая однушка получает кухню, гостиную и отдельную спальню с гардеробом. Вместе с новым обликом в жилище возвращается дух старой Москвы.
В результате перепланировки стена между кухней и комнатой исчезла, образовав просторную кухню-гостиную. Половина бывшей комнаты стала изолированной спальней.
Комната в угловой «однушке» имеет два окна — благодаря этой особенности, перепланировка квартиры дала возможность выделить полноценную солнечную спальню.
Почти вся мебель в квартире — невесомая, светлая, с объемными филенчатыми фасадами. Черные и металлические детали выглядят на таком фоне очень выразительно. Их немного, что совсем не вредит общей «воздушности» интерьера.
Обратите внимание: рисунок гардин перекликается с принтом покрывала и формой ручек для гардероба.
Интерьер квартиры оформлен в черно-белых тонах, но преобладающий цвет в комнатах — белый, что визуально расширяет пространство.
Обои с мелким редким рисунком, На первый взгляд, в горошек, а на самом деле, в цветок, придают помещению дополнительный объем. Обои — вообще одна из главных «фишек» интерьера.
За счет белого фона, рисунка с геральдическими мотивами и плотной фактуры они выглядят аристократично, светло и уютно.
В кухне-гостиной нет штор — это сознательное решение: ничего не должно мешать свету проникать в комнату. Столешница рабочего стола плавно переходит в подоконник — тут вам и экономия места, и никаких щелей. Так же дизайнер поступила с кухонным столом.
Конструкция «комод и телевизор» условно разделяет зоны кухни и гостиной (как и плитка на полу), но при этом телевизор закреплен на кронштейне и поворачивается туда, куда в данный момент нужно хозяйке.
То, что на кухне нет традиционной обеденной зоны — тоже не случайность. Хозяйка квартиры редко готовит дома, а перекусить можно за рабочим столом или столиком у дивана.
Духовой шкаф и варочная поверхность на кухне не пытаются образовать одно целое. Духовка встроена выше, между шкафов — так гораздо удобнее с ней обращаться. Посудомоечная машина спряталась под варочной поверхностью.
Чтобы повесить кондиционер, пожертвовали одной секцией стеллажа в гостиной. Почему бы и нет?
Спрятать радиатор в маленькой квартире очень сложно. Поэтому здесь его не стали прятать, а наоборот, выделили. Черная ретро-батарея отлично вписывается в концепцию интерьера и играет роль визуальной доминанты в простенке.
Два зеркала в прихожей создают зеркальный коридор, визуально увеличивая пространство.
Те же обои, что и в кухне-гостиной, но на «выворот» — в прихожей. Шахматная плитка, темный фон и зеркала создают «эффект лабиринта», отвлекая от тесноты.
Эргономике в квартире уделено много внимания. Чтобы стиральная машина поместилась в маленькой ванной комнате, ванну заменили душевой кабиной. Пространство над стиральной машиной использовано под дополнительный шкафчик.
Источник: www.fishki.net
Как балет спас Барышникова | The New Yorker
Идет дождь, и Михаил Барышников стоит во дворе Риги, столицы Латвии, указывая на два угловых окна старого оштукатуренного здания, которое, вероятно, когда-то было желтым.
С ним его спутница, Лиза Райнхарт, бывшая танцовщица Американского театра балета, и двое его детей — Петр, восьми лет, и Александра, или Шура, шестнадцать. Он показывает им дом, в котором вырос. «Это советская коммуналка, — говорит он детям. «В одной квартире пять семей. У матери и отца есть комната в углу. Видеть? Большое окно. Там мать и отец спят, там мы едим, там стол. Потом еще одна комнатка, в основном всего две кровати, для меня и сводного брата Владимира. В других комнатах, другие люди. На пятнадцать, шестнадцать человек, одна кухня, один туалет, одна ванная, комната с ванной. Но нет горячей воды для ванны. Во вторник и субботу мы с Владимиром ходим с отцом в баню».
Я открываю входную дверь здания и заглядываю в темный коридор. — Поднимемся, — предлагаю я. «Нет, — говорит он. «Я не могу». Прошло более четверти века с тех пор, как он был здесь в последний раз.
После бегства на Запад в 1974 году Барышников снова и снова говорил, что не хочет возвращаться в Советский Союз или даже в бывший Советский Союз.
Затем, в конце прошлого года, он принял приглашение станцевать в Латвийской национальной опере, на сцену которой впервые ступил как артист балета. Почему он передумал, остается загадкой. Возможно, он просто почувствовал, что пора. (На следующей неделе ему исполнится пятьдесят.) Возможно, он хотел показать своим детям, откуда он родом. Мне он сказал только одно: «Я собираюсь посетить могилу моей матери».
Барышников вообще-то не человек для сентиментальных путешествий. Он слишком устойчив к лжи. Он также не любит, когда его преследуют журналисты. Интервью для него пытка: «Ты спрашиваешь меня, что случилось в моей жизни, почему и как я сделал то-то и то-то. И я думаю и рассказываю, но это никогда не бывает правдой, потому что все намного сложнее, и к тому же я даже не могу вспомнить, как все произошло. Весь процесс скучный. Тоже фальшивая, но в основном скучная». Он вежливо не указывает на роль журналиста в этом: как ставятся вопросы и интерпретируются ответы, согласно уже сложившимся представлениям о рассматриваемой жизни — в данном случае о жизни человека, бежавшего из Советского Союза в возраст двадцати шести лет.
Конечно, когда было объявлено о его возвращении в Латвию, тема изгнания зазвучала с новой силой. Рижская пресса пестрит сентиментальными формулами: мотив блудного сына, мотив возвращения домой, мотив родовых корней. Он отказался от них всех. По России, по его словам, он не испытывает ностальгии. Хотя его родители были русскими, он не переехал в Россию, пока ему не исполнилось шестнадцать: «Я всегда был там гостем». Что касается Латвии, то это его родина, но его родители были там «оккупантами» (его слово). «В ту минуту, когда сел самолет, в ту минуту, когда я снова ступил на латвийскую землю, я понял, что это никогда не был моим домом.
Мое сердце не пропустило ни одного удара».
Что сделало Барышникова образцом танца конца двадцатого века, так это отчасти чистота его балетной техники. В нем скрытый смысл балета и классицизма — что опыт имеет порядок, что жизнь можно понять — яснее, чем в любом другом танцовщике на сцене сегодня. Другая часть его превосходства проистекает, конечно, из его виртуозности, из-за того, насколько далеко он мог зайти в балете — шпагатные прыжки, циклонические пируэты — без ущерба для чистоты. Но то, что сделало его артистом и популярным артистом, — это законченность его выступлений: уровень концентрации, полнота амбиций, огромное количество деталей, с покачкой плеча, углом челюсти, даже растопыренные пальцы, все они развернуты на службе одного, настойчивого акта воображения. В нем просто можно увидеть больше, чем в большинстве других танцоров. Какую бы роль он ни играл (а он сыграл несколько неблагодарных), он всегда полностью ее чтит, каждую минуту работая над тем, чтобы сделать из нее серьезную человеческую историю.
Несмотря на то, что Барышников руководит труппой White Oak Dance Project, он только в октябре поехал в Ригу в качестве сольного танцора, а на следующей неделе (21-25 января) в City Center в Нью-Йорке снова выступит сам по себе — его первые сольные концерты в Соединенных Штатах. В этом есть что-то уместное. То, что он теперь ищет в танце — возвышение, самопознание — легче найти, если в то же время не поднимать другого танцора. Более того, современные зрители не хотят, чтобы другие люди блокировали их представление о нем.
Именно как ведущий новой работы, а не только как танцор, Барышников вернулся в Ригу. Большинство соло, которые он принес, были из его репертуара White Oak — произведения таких людей, как Марк Моррис, Твайла Тарп и Дана Рейц. Эти пьесы были далеки от серьезных советских балетов, в которых латыши видели его в последний раз и в которых некоторые из них, вероятно, хотели бы снова увидеть его.
Для рижской прессы, однако, важно было то, кем он был тогда — человеком, который был одним из них и ушел — это было важно. К тому же, как обычно в Советском Союзе, бывшем или нет, ему навстречу пришла политика. Между латышским и русским населением Риги существует значительная напряженность. (Хотя русских в столице больше, чем латышей, независимость Латвии сделала русских аутсайдерами: русские должны сдать экзамен по латышскому языку, чтобы получить работу в правительстве.) Русские хотели знать, почему Барышников приехал в Латвию, а не для того, Россия, и почему, если он дал только три интервью по поводу своего визита (он не хотел ни прессы, ни вопросов), то дал их латышским, а не русским журналистам.
К таким проблемам Барышников применял свое обычное средство: работу. Самым счастливым я когда-либо видел его в Риге, когда он репетировал произведения для предстоящей программы в студии своей старой школы.
На складном стуле, наблюдая за ним, сидел директор школы Харальдс Ритенбергс, который в детстве Барышникова был ведущим дворянским танцором Латвийской государственной балетной труппы. («Для нас он был как Рок Хадсон», — говорит Барышников.) Рядом с Ритенбергсом сидел Юрис Капралис, красивый, великодушный латыш, которого Барышников учил балету с двенадцати до шестнадцати лет. Что должны были чувствовать эти люди? Вот милый, маленький, трудолюбивый мальчик, которого они знали, которому сейчас почти пятьдесят лет и самый знаменитый танцор в мире, репетирует перед ними па, каких они никогда не видели. Должно было быть какое-то потрясение, какое-то признание перелома в истории — всех тех лет, когда с ним и с ними произошло так много всего, из-за чего их жизни стали такими разными. Но ничего этого не было. То, что я увидел, было просто тремя старыми профессионалами, работающими вместе. Барышников исполнял шаги. Затем он и двое мужчин постарше собирались вместе и на языке жестов, который используют танцоры, обсуждали хореографию.
Михаил Николаевич Барышников родился в Риге через восемь лет после того, как Латвия, в разгар Второй мировой войны, была насильственно присоединена к Советскому Союзу.
Когда война закончилась, русские рабочие хлынули в эту крошечную прибалтийскую страну размером с Вермонт. Среди них был отец Барышникова, Николай, высокопоставленный боевой офицер, которого направили в Ригу преподавать военную топографию в Военно-воздушной академии. С ним приехала его новая жена Александра, потерявшая на войне первого мужа, и Владимир, ее сын от первого брака. К Николаю у нее был Михаил, младше Владимира на восемь лет, в 1948. Брак родителей не был счастливым. Отец, по-видимому, был резким и холодным человеком. Другое дело, Александра, мать, говорит Барышников, «помягче, поинтереснее». У нее было очень мало образования, но она была страстной театралкой. Она ходила на драму, оперу, балет и брала с собой Мишу.
Миша был из тех детей, которые не могут усидеть на месте. Эрика Витина, подруга семьи, говорит, что, когда он ел в их доме, можно было видеть, как его ноги танцуют под обеденным столом со стеклянной столешницей. Он сам помнит движение как выход для эмоций.
«Помню один раз, когда мама впервые взяла меня в гости к бабушке на Волгу, — сказал он мне. «Волга, это далеко от Латвии. Ехали поездом через Москву, и из Москвы в Горький, плюс потом еще семьдесят верст проедешь. Мы взяли такси, или нас доставила какая-то машина. Когда мы приехали, было очень раннее утро — маленькая деревня, очень простой дом, и там была моя бабушка. И я был в таком предвкушении, потому что мне было лет пять или около того, может, шесть. Мама сказала мне: «Михаил, обними свою бабушку». Но я была так подавлена, что не могла подбежать к ней и обнять ее. Так что я просто начинаю прыгать и прыгать, прыгать как сумасшедший, туда-сюда. Это было неловко, но в то же время это было именно то, что мне нужно было сделать. Мать и бабушка стояли и смотрели, пока все не кончилось».
Когда ему было около девяти лет, его мать подружилась с женщиной, которая танцевала в Большом театре в Москве, а теперь давала уроки балета в Риге. «Мать была очень взволнована этой дружбой, — говорит Барышников.
Она записала его в класс своей подруги. Когда ему было одиннадцать, он перешел в Рижское хореографическое училище, государственную академию балета. (Одним из его однокурсников был Александр Годунов, который тоже дезертировал и танцевал в Американском театре балета под руководством Барышникова.) Вскоре у него проявился незаурядный талант. Эрика Витина подчеркивает причастность матери к балетным занятиям Миши: «У отца не было никакого интереса к балетной школе. Мать привела его в балетную школу, отдала туда. Все это происходило физически, из рук в руки».
«В каком-то смысле я был маменькиным сынком, — говорит Барышников. Он помнит, какой красивой она была. (На той фотографии, которую я видел, она очень похожа на него. Это может быть Барышников в парике.) «Моя мать была деревенской девушкой с Волги, — сказал он в 1986 году в интервью Роману. Полански. «Она говорила с сильным волжским акцентом. Очень красивая, очень русская — стопроцентно чисто русская невеста. Но чтобы рассказать всю историю моей матери, это долгая история».
Конец истории в том, что летом, когда ему было двенадцать лет, она отвезла его на Волгу к своей матери, а потом вернулась в Ригу и повесилась в ванной коммунальной квартиры. Владимир нашел ее. Барышников так и не узнал, зачем она это сделала. «Отец не хотел об этом говорить, — сказал он мне. Вскоре после этого Владимир ушел в армию, и отец сказал Мише, что теперь они будут жить вместе, только вдвоем. На следующий год Николай уехал в командировку и вернулся с новой женой, новой жизнью. «Я понял, что я не в розыске», — сказал Барышников.
Он искал другие семьи. Большую часть лета он проводил с семьей Эрики Витиной, а в остальное время оставался с ними. «Довольно часто, — говорит Витина, — он поздно ночью звонил нам в дверь и говорил, что сбежал. Но через неделю мне звонили из балетной школы, — у нее там тоже был ребенок, — и говорили, что, если я не отправлю Мишу домой, им придется вызывать полицию. Так мы провели два года. Время от времени он приезжал погостить у меня, а потом отец снова забирал его».
Поскольку Барышников прожил жизнь ссылки, она началась.
Эрика Витина вспоминает, что его ночи часто были тяжелыми. Поскольку он беспокоился о том, что слишком мал для балета, он спал на деревянной доске — ему сказали, что это поможет ему расти быстрее (меньше тяги) — и одеяла не оставались заправленными. спать, Витина заглядывала и снова укрывала его. Часто он кричал во сне, застигнутый в кошмаре. Но днем, по ее словам, он был «счастливым, солнечным мальчиком». Сейчас, оглядываясь на те годы, Барышников быстро развеивает любую атмосферу пафоса: «Когда детей оставляют, это не всегда то, что книги Чарльза Диккенса. Когда ты теряешь своих родителей в детстве, это факт жизни, и, как ты знаешь, люди обладают необычайно сильными способностями к выживанию. Моя мать покончила жизнь самоубийством. Мне повезло, что это было не передо мной, хорошо? Это правда, и отец был в замешательстве, и у нас никогда не было никаких отношений, серьезных отношений. В каком-то смысле я никогда не знал своего отца.
Но что? Это сделало меня другой? Нет. Я имею в виду, я виню во всех неудачах в моей жизни моих родителей? Нет.»
«Мне повезло», — добавляет он. «Я влюбился в танец». Каждая унция энергии, которая у него была, теперь направлялась на балет. По словам Юриса Капралиса, ставшего его учителем балета через два месяца после смерти матери, он был трудоголиком в детстве: «Очень серьезный мальчик. Перфекционист. Даже в свободное время зайдите в угол и тренируйтесь снова и снова. Другие мальчики играют, Миша учится. И не просто шагами, а артистичными, как актер. Он все время думает, какой должна быть эта роль. Помню, как-то «Щелкунчик». Ему было, наверное, тринадцать. Я был принцем, а он игрушечным солдатиком. После смерти Мышиного Короля Миша расслабляет свое тело. Уже не жесткий, как деревянный солдат. Мягкий. Наш балетмейстер спросил его: «Кто сказал, что ты должен это делать?» И он ответил: «Когда Мышиный Король умирает, игрушки становятся людьми. Игрушки становятся мальчиками. Движения должны меняться».
Он придумал это сам. Маленький мальчик, но думающий.
Недавно я спросил Барышникова, мог ли балет после смерти матери стать для него способом вернуться к ней. Он сделал долгую паузу, а затем сказал: «В России танцы — часть счастья в группе. Группы на вечеринках, люди танцуют в кругу и подталкивают ребенка к центру, чтобы он танцевал. Ребенок вскоре нарабатывает рутину. Может сделать немного этого, — руку на затылке, — немного этого, — руки соединены горизонтально на груди, — и вскоре сделать несколько специальных шагов и научиться приберегать их до конца, чтобы сделать большой финал. Таким образом, ребенок получает внимание взрослых».
В случае с ребенком-художником, особенно с тем, кто перенес ужасную потерю, заманчиво интерпретировать художественные решения как психологические решения, потому что мы предполагаем, что ребенок не может быть настоящим художником. Но, как говорили многие, дети, вероятно, более артистичны, чем взрослые, смелее в воображении, более беззастенчиво увлекаются формой, линией, деталями.
В случае Барышникова преданность матери, а затем ее потеря могут помочь объяснить одну вещь: работу он вложил в балет. В остальном — физический дар, слияние шагов с фантазией, интерес к тому, чтобы сделать что-то настоящим и завершенным («Игрушки становятся мальчиками»), — все это так же важно для него сегодня, как и в двенадцать лет — мы должны смотреть только на него.
В 1964 году Латвийский государственный балет поехал на гастроли в Ленинград с балетом, в котором Барышникову, которому сейчас шестнадцать, была небольшая роль, и член труппы отвел его к Александру Пушкину, уважаемому педагогу Кировского балетного училища, Вагановой хореографический институт. Пушкин тут же попросил директора школы принять мальчика. К сентябрю Барышников переехал в Ленинград и был устроен у станка в классе Пушкина. После этого он редко возвращался в Ригу.
После матери Пушкин был, пожалуй, самым важным человеком в молодости Барышникова. Пушкин начал собственное балетное обучение в студии Николая Легата, который помогал обучать Нижинского.
Позже он учился у других известных педагогов. Когда Барышников пришел в его класс, Пушкину было пятьдесят семь, и он уже не танцевал, но выступал с Кировым почти тридцать лет, в основном во второстепенных ролях. «Pas de deux, pas de trois», — говорит Барышников. «Иногда замещал директора, но он не был главным типом. Не очень красивый — большой нос, длинные ноги, короткое туловище — и не очень выразительный. Но классический, классический. Олдскульный, традиционный, квадратный. Академик. Обычно это такие люди, люди, которые двадцать пять лет танцуют одни и те же партии, которые знают больше о технике, чем люди, которые продвигаются и пробуют себя в других областях. Двадцать пять лет вы возвращаетесь после летних каникул и настраиваете свое тело на один и тот же распорядок, вы определяете время, вы определяете метод».
Пушкин начал преподавать рано, в двадцать пять лет, и вскоре специализировался на мужчинах. Его манеры в классе были классно лаконичными. Он редко исправлял ошибки, а если и делал, то самые элементарные.
(В школе говорили, что у него было два: «Не упади» и «Вставай».) Скорее, как объясняет Барышников, Пушкин был таким эффективным благодаря логике комбинаций шагов, которым он обучал, — тот факт, что они были верны не только классическому балету, но и человеческой мускулатуре. Они казались правильными для тела, и поэтому вы сделали их правильно. И чем больше ты их делал, тем больше ты становился классическим танцором. Еще одно свойство Пушкина, говорят его ученики, это то, что он был разработчиком индивидуальности. Он направил студентов к себе, помог им узнать, какие они танцоры. «Кроме того, — говорит Барышников, — он был необыкновенно терпеливым и необыкновенно добрым человеком. Очень, очень добрый». Если есть в классическом искусстве точка, где эстетика встречается с моралью, где красота, кажущаяся простой и естественной, дает нам надежду, что и мы можем быть красивыми, то Пушкин как бы стоял на этой точке и протягивал руку своему школьники. В любом случае, он был специалистом по успокоению мальчиков-подростков, привлечению их к работе и восприятию себя серьезно.
Из его класса в пятидесятые и шестидесятые годы вышли лучшие танцоры Кирова, в частности Никита Долгушин, Юрий Соловьев и Рудольф Нуреев.
Некоторых своих учеников Пушкин взял непосредственно под свое покровительство. Самый известный пример — Нуриев, который был на десять лет старше Барышникова. Нуриев очень поздно начал заниматься балетом. «Только когда ему было шестнадцать или семнадцать, он приехал в Ленинград и профессионально поставил ногу на первое место», — говорит Барышников. — И он воспользовался этой возможностью очень—*э-э-э-э—*как танк. Очень агрессивны в плане воспитания, в плане догоняющего. И вспыльчивый характер. Иногда на репетициях, если он не мог сделать какие-то шаги, он просто убегал, плача, бежал домой. Затем, в десять часов вечера, он возвращается в студию и работает над степом, пока не получит его. Люди думают, что он чудак. И уже была очевидна его амбивалентная сексуальность, что в той консервативной атмосфере было большой проблемой. Люди дразнили его».
Так Пушкин и его жена Ксения Юргенсен, еще одна бывшая кировская танцовщица, взяли Нуриева в свой дом. Он жил с ними долгое время, не только в школьные годы, но и в ранние годы в Кирове. Тот факт, что Нуреев дезертировал в 1961 — то, что он был достаточно опытным и смелым, чтобы уйти, — вероятно, в значительной степени было обязано им, хотя это и разбило их сердца. (Когда Барышников впервые пришел к ним домой, он увидел нуриевскую электричку, установленную как некая реликвия в их гостиной.) Священный сосуд русской традиции, Пушкин воспитал танцоров такими хорошими, такими серьезными и амбициозными, что они не могли выжить в России. Юрий Соловьев покончил с собой. Никита Долгушин был сослан в провинцию. Нуриев и Барышников дезертировали.
Пушкин и Юргенсен приняли Барышникова так же, как и Нуреева. «Я проводил с ними недели, а иногда и месяцы, — говорит он. Он также ел в их доме почти каждую ночь. Юргенсен был хорошим поваром. «Очень элитная русская еда, — говорит Барышников. «Зимняя еда — телятина, сливки».
Потом Пушкин и его ученик работали вместе, иногда часами, часто над оружием: «Найди мой способ движения оружия, согласованность. Молодые танцоры не думают об этом, думают только о ногах». Потом Барышникову очень часто было поздно возвращаться в общежитие, и он спал на пушкинской кушетке.
Барышников все еще очень переживал из-за своего роста. Российские балетные труппы следуют строгой системе, называемой emploi , в соответствии с которой танцоры распределяются по типам на определенные роли и остаются в них до конца своей карьеры. Барышников, хотя и рос (со временем достиг пяти футов семи дюймов), казался слишком маленьким для танцорско-благородных ролей, серьезных, поэтических главных ролей. Не только его рост, но и его сценическое обаяние — он был мальчишеским, жизнерадостным, личностью — казалось, подталкивали его к полухарактерным ролям, быстрым, часто комичным ролям актеров второго плана. Как он сказал в интервью Полански: «Я думал, что закончу где-нибудь Джокером или Арлекином», но это было не то, чего он хотел.
Но Пушкин считал, что его воспитанник будет дворянским танцором, и взял его только для того, чтобы он продолжал работать. В 19В 67 лет Барышников окончил Вагановское училище. На его дипломном спектакле, в па-де-де «Корсара», «сцена была невообразимая», — пишет его биограф Геннадий Смаков. Толпа завыла; люстры тряслись. Барышникова взяли в Кировский балет солистом, миновав нормальную стартовую позицию в кордебалете, и вот тут-то у него и начались неприятности.
«Я пришел в компанию, когда она разваливалась, — сказал Барышников Смакову. В конце 60-х и 70-х годах Кировский пережил период репрессий, от которых так и не оправился до конца. Отчасти это было связано с общесоциальной закалкой после хрущевской «оттепели». Но в балетном мире удвоилась тревога из-за бегства Нуреева. Константин Сергеев, директор Кировской, превратил компанию в мини-полицейское государство. Репертуар состоял либо из классики девятнадцатого века в постановке Сергеева, либо из социалистических знаменосцев. (сам Сергеев, в 1963, поставил балет «Далекая планета», вдохновленный космическим полетом Юрия Гагарина.
) Все вновь поставленные балеты проверялись, чтобы убедиться, что они не угрожают ни политике правительства, ни первенству Сергеева как балетмейстера труппы. За танцорами внимательно наблюдали за признаками неподчинения. Если они выглядели рискованными — если они действительно не посещали собрания компании или имели не тех друзей, — им часто запрещали зарубежные туры, которые были их единственным средством пополнения их крошечных доходов. Как правило, список тех, кто отправится в турне, не вывешивался до дня отъезда. Незадолго до этого должны были проводиться собрания, на которых танцорам предлагалось осудить своих коллег, чтобы в списке были их собственные имена, а не их имена. Многие сотрудничали. Сотрудничали они или нет, но танцоры были поставлены на колени. Праведные страдания могут погубить вас почти так же быстро, как стыд. Другие привилегии в Кирове — роли, выбор партнеров, время на сцене — тоже давались не столько по заслугам, сколько по истории сотрудничества. Таким образом были разрушены карьеры тех, кто считался превосходными художниками, людей, которые были одними из тысячи и в которых было вложено десятилетнее обучение.
Таковы были обстоятельства, в которых Барышников, девятнадцатилетний и изголодавшийся по танцам, оказался в 1967 году. Ему приходилось бороться только за то, чтобы попасть на сцену — в то время даже ведущие кировские танцовщики выступали только три-четыре раза в месяц — и также, чтобы получить партнеров, которых он хотел. Прежде всего, ему пришлось бороться за кастинг. Со временем ему стали давать благородные танцорские роли, но только со временем. (Он ждал шесть лет, чтобы станцевать Альбрехта в «Жизели», роль, которую он отчаянно хотел.) Хуже была проблема с шансом выступить не в стандартном репертуаре. Барышников хотел танцевать новые балеты, современные балеты, и некоторые из них создавались в Кировском, с отличными для него партиями. Но снова и снова на такие балеты накладывалось вето со стороны руководства труппы.0039 артсовета или художественного комитета, и отбрасывали после одного-двух спектаклей. Барышникова снова отправили танцевать «Дон Кихота».
В 1970 году, в середине его семилетней карьеры в России, все стало намного хуже, потому что в том году Наталья Макарова, восходящая молодая балерина Кировского театра, дезертировала во время выступления труппы в Лондоне.